Обращение камней - Анатолий Фёдорович Жариков

***

Человек – застывшая

в безумии своём идея,

ищущая дорогу домой.

***

На пенсии, карманная чахотка,

спасибо, партия, встречаю юбилей.

Сам-сём, стакан, страна, бутылка сраной водки

и в небе тройка белых голубей.

***

Двадцать первый, красные рожи,

покрывая любовью всех,

замерзает на мусорном ложе

Достоевского всечеловек.

***

–Нет ли билетика лишнего?

Съели билетики.

У смерти не выпросишь жизни,

у жизни смерти.

***

Господи, перескажи, пересмотри!

Рассыпаемся на раз, два, три…

***

Россия напряглась, закатный след

на небесах от ярости багровый.

Виссарион читает "Годунова".

Льют памятник. И Достоевский Слово.

…Француз уже проверил пистолет.

***

Я второго залёта поэт,

по горящей путёвке неба;

те далече и этих нет,

а иных вроде здесь и не было.

Было: поровну зла и добра,

под ножом и под солнцем икали.

Я не помню, забыл, жизнь игра.

Мы в четыре руки начинали.

***

Звезда в ночи.

Мужчина в женщине.

Нож в яблоке.

***

      Дмитрию Растворцеву

Ты хлеба попросил, я отдал хлеб

как слог десятый умершего слова

и замолчал на полных восемь лет.

Ты не придёшь, не скажешь мне: "Хреново

творенье гончара под крышей голубой", –

поскольку ни тебя, ни строчек,

читателям шары не заморочишь,

и жизни вовсе нет как таковой.

***

Немногим больше влаги на глазах,

во лбу две пряди мудрой паутины,

в медкарте записи от древней: "Скарлатина"

и до последней: "Перед жизнью страх".

Весь телефонный справочник исчёркан,

за проживание погашен долг,

и на ночь грелка под ноги, дай бог,

и утром в окна свет, какого чёрта…

***

Снег первый выпал только в январе,

рычащие авто на переходе,

дороги и деревья в серебре

и радость глупая в народе.

Малиновый церковный перезвон

и дребезжащие трамваев перезвоны,

труба простуженная, скрипка, саксофон

играют Моцарта и реже Мендельсона.

***

Закричала трижды птица,

стало в мире веселей,

в Иудее удавился

самый смелый иудей.

И тогда, душой бледнея,

из последних светлых сил

новый мир благословил

самый кроткий иудеин.

***

"Где же ты?" – воззвал к Адаму Бог, –

тот скрывался меж деревьев рая.

И воззвал я у земного края:

–Где ж ты, Бог?

***

Что, червь мой, человек?

Тебе всегда всё мало.

Смерти, бессмертия,

окурка, одеяла.

***

Слепые шли и прозревали,

немые весело болтали,

безногие бежали. Все

висели с мыслью на хвосте

идущего – им чуда мало! –

размазать чудо на кресте.

***

Если бы я знал вчера,

что случится сегодня,

я бы умер позавчера.

Но вот уже сорок лет

барахтаюсь в голубых глазах

с ума сошедшего неба.

У меня осталось тепла на раз понюхать табак,

и на раз очманеть на высокой волне крови,

потому и рифмую здравому смыслу не так,

потому всё больше склоняюсь к херувимской любови.

Из кусочков молвы мой открытый солнечный день.

Из янтарной смолы твои текущие руки.

Я умру не от смерти, не от наших безумных затей,

я умру от бесстыдно уже затянувшейся скуки.

Работягой-пчелой опыляет мозги алкоголь,

шелестят, как бильярда шары, полушария мысли и чувства,

но и право, и лево, мой друг, уже отличаю не столь

откровенно, как и смерть от возвышенной меры искусства.

Сковырнут (не моргну) с междубровья заначенный чип,

и захлопнет зелёное око Божья программа,

в мою мать мою плоть, матерясь, запихают хрычи,

и на том успокоимся я и рóдная мама.

"Вот и всё", – отпуская от нёба язык, прошепчу

и к такой немоте, как сурок, скоро буду причастен,

что о ней на вселенском знакомым и всем прокричу,

выдыхая все лёгкие, чтоб не воскреснуть от счастья.

***

Люди вокруг пугливы,

как скорпионы опасны,

носят пушистые гривы

и злые замыслы, Ватсон.

Ходят вокруг неслышно,

смотрят в меня незаметно

на расстоянии жизни,

на расстоянии смерти.

То, что не знаешь, приснится во сне,

то, что не слышишь, откроется в третьем глазе,

ты, как Порфирий, ходи босиком по росе,

и воскресай из откинутых, будто Лазарь.

То не твоё, что запачкано потом рук

или зализано строчками Илиады,

жизнь – вариант из проигрываемых двух,

третьего нам не дано, сказали нам, и не надо.

То, что случилось, не может случиться ещё,

так что вали все грехи на глупость Адама.

Что Вам приснилось, моя сумасшедшая дама? –

Яблочный сад? Взгляд горячечный через плечо?

(Пересказ)

1. Ничего не видно было,

дух носился над водою,

хоть бы облачко проплыло,

хоть бы гад скользнул какой уж.

2. И тогда сказал Бог: "Что же,

это ли благое дело?

Разделю-ка мир негожий:

свет – направо, тьму – налево".

3. Так и стало солнце утром

подниматься, падать к ночи,

день и ночь явили сутки.

День был первый, ладный очень.

4. Небом Бог затем занялся,

создал твердь легко и споро

(надо ж делать, если взялся).

Так и сталось. День был вторый.

5. Создал землю он и море

и засеял щедро землю,

и земля укрылась вскоре

зеленью, дающей семя.

6. И когда всё это создал

Бог, тотчас без промедленья

закрепил на небе звёзды

для времён и для знамений.

7. А затем уж появились

рыбы в море, в небе птицы,

души в тварях воплотились.

Существуйте и плодитесь!

8. И по образу Господню

мужа сотворил и деву,

дал им власть под небосводом

и назвал: Адам и Ева.

***

      Земляку

Он площадь через не могу

с "ура!" и "мамой" на бегу

берёт, как Курскую дугу.

В ушах минуты мерный гул.

И солнце чёрное в снегу.

И спирт из фляги:

"Всех сожгу…"

***

      П-м

Я первая проникну в пустоту,

верней, провисну,

впрочем, я без тела,

пусть остаётся, обалдело

качая в нашей спальне радость ту,

что песню спела;

вот закачались полка, стул, полдня,

в котором уже не было меня.

Я там,

неважно, где,

там-там! –

встречайте! –

призрак, свет, звезду,

я первая с ума сойду,

я жду.

Быть может, здесь,

на солнечной поляне рая,

быть может, рядом,

на огненных подмостках ада,

сыграешь Данте?

Свою мечту.

Я туфли потеряла, крылья сбила,

жду.

***

Рай заселялся,

и первым был фраер с креста,

с лёгкой подачи Христа

нарисовался.

Грузили чай,