Михаил Полторанин - Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса

Горькая правда похожа на оголенные провода, по которым бежит ток. Дотронешься — тряхнет.

Чтобы народ к такой правде не прикасался, власть закрыто­го общества обматывает ее, как изолентой, враньем и цензурны­ми воспрещениями. Иначе током будет бить по сознанию нации, и невозможно его усыпить для последующего сковывания народ­ной воли. А бодрствующее сознание всегда враждебно режиму, нацеленному на свои корыстные интересы.

Если мы хотим знать правду о том, кто нас ведет, куда и за­чем — надо чаще браться за оголенные провода. То есть вникать в суть происходящего и, называя вещи своими именами, делать определенные выводы.

Честный анализ событий может способствовать этому.

Когда я возглавлял госкомиссию по изучению и рассекречи­ванию закрытых документов, много спрятанной правды откры­лось мне из недавнего прошлого. А работа в российском прави­тельстве и других органах власти позволила дотянуться до строго охраняемых секретов нынешнего Кремля. Собирался еще раньше выплеснуть кое-что на читателя.

Классик русской литературы Виктор Петрович Астафьев ска­зал мне: «Не торопись». Мы снимали о нем фильм в Овсянке на берегу Енисея и в перерыве ели гороховый суп, приготовленный классиком. Тогда одни за другими издавались «размышлизмы» действующих политиков. Больной, но бодрый Виктор Петрович посмеивался над ними: «Какое-то недержание у людей — торопят­ся с конъюнктурными скороспелками попасть на книжные полки. Но нет от них сытости мысли: не отстоялось. Я даже гороховому супу даю отстояться. Писать надо, когда нельзя не писать».

Нельзя не писать — это теперь про меня. В молодежных ау­диториях нас, ветеранов политики, стали терзать расспросами: а как на самом деле умирал Советский Союз и почему Россия не выбирается из колеи, которая ведет туда же, где вдруг очутился СССР? Люди хотят достучаться до правды, а она за тяжелыми за­совами демагогии и удобных для власти мифов, сочиняемых по заказу. На официальном уровне идет героизация палачей постсо­ветской эпохи и воспевание палачества как явления, а защита ин­тересов народа выдается за злодеяние.

Почему так происходит? В своих заметках, основанных на редких документах, на личных наблюдениях и в чем-то покаян­ных, я попытался ответить на этот вопрос. Можно воспринимать изложенное в книге как свидетельские показания: на моих глазах происходили события — от подготовки к разгрому великой дер­жавы и подбора кадров для достижения этой цели до превраще­ния демократической России в угрюмый Паханат.

Многие факты, как оголенные провода. Прикасаться к ним или не прикасаться — дело читателя.

Всякая власть исходит от народа.

И никогда уже к нему не возвращается.

Габриэль Лауб

Перемывать косточки власти — любимое занятие наших лю­дей. На кухнях. За дружескими застольями. И даже в тайге.

Был у меня знакомый охотник-промысловик Федор Паутов, ловил капканами баргузинских соболей. В его закопченной сто­рожке я пару раз ночевал. Долгими зимними вечерами Паутов об­рабатывал в избушке шкурки зверьков. Постоянное одиночество при подрагивании язычка пламени в керосиновой лампе рожда­ло в охотнике самодеятельного философа. Он всему находил свое объяснение.

— Власть — это эгоистичная женщина, — говорил Паутов. — Она хочет быть у тебя единственной и на всю жизнь. Сколько про­клятой ни давай, ей все мало. Ты вроде бы сам приводил ее в свой дом, а захочешь прогнать — не получится. С местными начальни­ками проще. А с самыми большими — никак. Оплот у них очень надежный.

А оплот — кто? На это у охотника тоже имелся ответ: феода­лы. Они были и будут всегда. Разговоры наши шли еще в советские времена, и феодалами Паутов называл партийных секретарей.

Охотник мужицким чутьем доходил до понимания характера власти в Советском Союзе. Да и не только он. Народ хоть и не уча­ствовал в назначениях кремлевских постояльцев, но видел, из ка­ких элементов конструировался режим.

Кремлевские постояльцы — генеральные секретари ЦК КПСС не были самодержцами Всея Руси. Из своей среды их отбирали и ставили на божницу члены Центрального комитета — первые секретари обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик. По определению охотника Паутова, феодалы. Сговорившись, эти феодалы могли сместить генсека, что они сделали с Никитой Хрущевым. Но это был исключительный случай. Первые секрета­ри оберегали режим от малейших встрясок, потому что были его опорой и сердцевиной.

Они, как гусеницы, готовились превратиться в бабочек, что­бы, расправив крылья, самим взлететь на божницу. И до сих пор непонятно, по каким признакам секретари отбирали себе вож­дей. Теперь это не так важно.

Важнее осмыслить другое: как умудрились они сдать свою, казалось бы, неприступную власть и страну? Как из партийных секретарей выклевывались руководители постсоветской поры и, в частности, новой России? Как из номенклатурной гусеницы вы­зревало крылатое существо и воспаряло в большую политику? И наконец, какая среда формировала взгляды, сортировала крас­ных партийных гусениц по полочкам иерархии? Прежде чем пе­рейти к конкретным фамилиям — ив первую очередь, к фамилии Ельцин, — сделаю краткий экскурс в историю с секретарями.

За двадцать пять лет работы в советской печати я повидал много партийных функционеров. С кем-то сходился накоротке, с кем-то общался по долгу службы. Сегодня их преподносят как этакий монолит, как безликий отряд исполнителей, обструганных сусловским ретроградством. Нет, это были разные люди, порой разные до противоположности — и по широте кругозора, и по отношению к людям, к работе и даже по отношению к святая свя­тых — самой машине власти в СССР. Опираюсь в этих выводах на личные наблюдения. Поделюсь некоторыми из них.

С первым секретарем Восточно-Казахстанского обкома пар­тии Неклюдовым я познакомился, как говорится, по случаю. Мо­сковский журнал «Партийная жизнь» заказал ему статью о пер­спективах социально-экономического развития Рудного Алтая. Край этот был тогда на подъеме: добывал золото, серебро и ред­коземельные металлы, перерабатывал урановое сырье, выпускал машины, строил заводы и гидростанции. Как там трудились в об­коме над материалом, не ведаю, но звонит Неклюдов редактору областной газеты «Рудный Алтай»:

— Мне отделы набросали статью — не статья, а сухая справ­ка. Подошли молодого парня, не зашоренного штампами, мы тут с ним поработаем ...

Молодым литсотрудником был я, меня и отрядили на раб­ское дело.

Мне пришлось поднять ворохи документов, протоколы пле­нумов и заседаний бюро — там же, в обкоме, накропал на машинке новый вариант статьи Неклюдова, который журнал и опубли­ковал. Через какое-то время звонит помощник секретаря: его шеф вызывает меня к себе.

Никогда не ждешь приятностей от походов к начальству. Но тут хозяин кабинета подходит к столу в комнате отдыха — там са­моварчик и два стакана в «партийных» подстаканниках, ломтики лимона на блюдцах. Это был фирменный набор для приватных бе­сед у обладателей номенклатурных кабинетов. В самоваре не чай, а коньяк. Секретарь нацедил по полстакана, открыл сейф и протя­нул мне конверт с деньгами.

— Вот гонорар за статью, он ваш, — сказал он, взявшись пра­вой рукой за стакан. — Нет, нет, возражать бесполезно. Чужую ра­боту я присваивать не приучен. Давайте за успешное дело и еще раз спасибо!

На том и расстались.

У партработников считалось за правило ездить по своим ре­гионам и «шевелить» хозяйственное начальство. Часто мотался по области и Неклюдов. Но было у него еще одно правило: он всегда готов был подсадить в свою машину кого-то из журналистов. Не для пиара, а чтобы подбросить к объекту. Звонит редактору газе­ты помощник секретаря: «Завтра шеф едет на Зыряновский свинцово-цинковый комбинат. Есть место в машине. Быть в семь утра у обкома». Или: «Завтра шеф едет на Бухтарминсткую ГЭС, выезд в шесть утра». Расстояния в области большие, а с транспортом у ре­дакции было худо. Иногда редактор отказывался из-за нехватки штыков, а чаще звал кого-то из свободных сотрудников и отправ­лял в командировку «окунуться в проблемы». Многократно при­ходилось ездить и мне.

В долгой дороге не всегда попадались столовые. Останавли­вались и, подняв капот машины, подогревали на двигателе банки с тушенкой. Управлялись с банками всем экипажем.

Мы не составляли свиту секретаря. А, добравшись в его ма­шине до места, шли заниматься своими делами, возвращаясь об­ратно на перекладных. И все же я видел не раз, как этот прямо­линейный рязанский мужик резко отчитывал директоров за оч­ковтирательство, за тесноту в рабочих бытовках и даже за грязь в туалетах.

По правде сказать, думалось поначалу, что этот человек с боксерскими кулаками такой смелый с людьми, от него зависящи­ми. Но как-то на территории титаномагниевого комбината я сто­ял в окружении монтажников и слушал их жалобы на неустроен­ность. Подъехали несколько легковых машин, из первой вышли